Четыре сына доктора Марча - Страница 6

Если ты сейчас читаешь эти строки, то, может быть, кое-кто заглядывает при этом тебе через плечо. Я, может быть, тут и, может быть, сейчас перережу тебе горло. Ха-ха-ха!

Нынче ночью, проходя через сад, я увидел в окне Джини. Эх, Джини, вечно ты смотришь туда, куда не следует…

А к малышке в окно я поскребся совсем тихонько. Она встала с постели, подошла, глаза ее сияли. Ночная рубашка коротенькая, груди болтались перед самым моим носом…

Мама подарила нам красивые блейзеры цвета морской волны с позолоченными пуговицами. Джек играл на фортепьяно, мы хлопали ему.

Пели «Happy birthday to you», и я подумал о Карен. Когда погасли свечи, я принял решение.

А думать о том, что кто-то может читать эти строки, мне и в самом деле неприятно.

Дневник Джини

Полиция опять приходила. Снова всех допрашивали, и меня тоже. Похоже, ничего у них не клеится. Мать Карен все время плачет, за покупками для нее ходит соседка. А я не плачу, глаза у меня сухие. Уже лет десять по меньшей мере, как не плачу.

Сегодня утром, пока чистила картошку, попыталась все обдумать. Не понимаю, как он догадался, что я читала эту мерзость, которую он именует «дневником». Когда думаю о том, что он к этой тетрадке прижимал свой… Неужели я и теперь буду это читать? Но нельзя же оставаться здесь, ничего не зная о том, что он замышляет. С другой стороны, буду я что-то знать или нет — я ничего не смогу сделать.

Сегодня ни капли не выпила. Руки дрожат. Перечитываю свою тетрадь, и создается такое впечатление, что я сошла с ума. Может, взять эти записи, снять с них фотокопию… Какая же я глупая! Нужно всего лишь порыться в их вещах и посмотреть, у кого из них такой же почерк. Джини, девочка моя, ты бываешь само совершенство, когда захочешь! Но если он увидит, как ты роешься в его вещах… Ну даже если и так — что из того?

Пойти в полицию с записками и образцом его почерка («образец почерка» — звучит шикарно это, Джини…). Только вот если я пойду туда, то схлопочу себе положенные два года, а этого мне не хочется, не желаю я опять в тюрягу. Остается сидеть сложа руки и любоваться, как подыхают невинные девчушки.

Не знаю, что делать. Пойти заглянуть в спальню боюсь — ведь он может следить за мной. Два года как минимум: старая ведьма Фик заставит их вытянуть из меня как можно больше, а с моей судимостью… Наверное, можно было бы отправить все по почте…

Кто-то стоит у меня под дверью. Точно. Слышно, как он дышит. Чье-то дыхание по ту сторону двери. Дверь заперта на ключ, бояться мне нечего. Теперь уже ничего не слышно, — может быть, мне почудилось. Куда бы спрятать эту тетрадь? Нужно найти новый тайник.

Похороны Карен назначены на завтра.

Дневник убийцы

Сегодня мы ходили на похороны. Даже мама пошла. Кладбище — единственное место, куда она ходит, никогда не забывает отнести туда цветы. Было много народу, и все ревели. Мы надели наши новые красивые блейзеры, нацепили галстуки. Но никто из нас не плакал: мы — мальчики. Мама опиралась на руку Марка. У Кларка ангина, он беспрестанно кашлял, даже на какой-то момент вынужден был отойти в сторонку.

Старк смотрел на свои перепачканные грязью ботинки, а Джек грыз ногти. Папа был полон достоинства, очень хорош собой, пожал руки членам семьи покойной. Все бросили на гроб по горсти земли. Я тоже. Я-то знал, что там, внутри. В каком оно состоянии… Ну, читатель, ты доволен — не зря потратил денежки?

Ты хочешь, чтобы я все описал в подробностях: кричала ли она и все такое, отрезал я ей сначала руки или ноги, да? Слишком ты любопытен, читатель, — пойди да сам посмотри, она не так уж далеко, тебе нужно только немножко раскопать землю, и ты ее увидишь — теперь уже она больше не шелохнется, никого уже не выведет из равновесия.

Взгляд ее во всяком случае я никогда не забуду; в конечном счете она оказалась одной из лучших. Слышу, как мама зовет нас ужинать. Пойду мыть руки.

Дневник Джини

Я накрыла на стол. Джини, подай то, Джини, принеси это… Доктор выпил бутылку красного вина, громко говорил, ругал коммунистов. Не вижу никакой связи с Карен.

Мадам была любезна, похвалила мое жаркое, из-за похорон у нее ни на что не осталось времени. Любезна? Пытается покрыть своего монстра, только и всего! Я сегодня ничего еще не пила. Но хватит — меня слишком мучит жажда, и я имею право на капельку бренди; от мертвых мне делается худо, надо как-то подсластить жизнь, чтобы привести себя в чувство.

Выпила. Теперь получше. Стащу у него дневник и отошлю в полицию. А потом сяду в поезд, который идет на юг, на юг. Прощай, Джини. Они устроят облаву, чтобы получить твои свидетельские показания, вот и все… какой-нибудь пьяный фермер всадит мне пулю в голову. Нет, Джини, хватит выдумывать — они привезут тебя как свидетеля, только и всего, а может быть, даже и не найдут. А тем временем толпы славных девушек будут обязаны тебе жизнью. Я стану спасителем нации. Джини — Wonder-woman, нежно любимая дочь Америки! Этот бренди и в самом деле замечательный.

Жара, мне душно, я открыла все окна, но от жары сдохнуть можно, а этот вдруг разгулявшийся ветер действует на нервы.

Дневник убийцы

Здравствуйте. Ветер стих, идет дождь. Над кладбищем идет дождь. Там немало моих, на этом кладбище. По меньшей мере четверо. Плюс один. Четырьмя шлюшками на земле стало меньше. У фараонов дело не клеится. Я не боюсь фараонов. Никогда ничего они не найдут. Им и в голову не придет подозревать одного из славных мальчиков доктора: они ищут хулиганов, бродяг, психов. Как будто у психов на лбу светится красная лампочка: «Осторожно — псих!»; славные фараоны, добрые легавые, вынюхивайте лучше, ищите след, ищите, ищите — вы ничего не найдете, кроме милого, хорошо воспитанного мальчика, никогда никому не причинявшего зла — и мухи не обидит, — маме ведь не нравится, когда творят зло беспричинно. Нюхайте, паршивые собаки, обнюхивайте хорошенько помет, оставленный убийцей, грязные трупики в подворотнях, — не найдете ничего-ничего! Мне нравится эта песенка.