За два дня — ничего. Мертвый штиль. Они преспокойнейше готовятся к празднику. Купленные книжки я убрала на полку. После Рождества уеду. Не думаю, что он станет разоблачать меня: это тоже была игра, часть нашей игры. Жаль, что разгадки я так и не узнаю. Мне немножко грустно. Может, оттого, что чувствую: этот период моей жизни закончился и мне снова нужно отправляться в неведомые края. А в душе я совсем не путешественница и уж подавно — не образцовая прислуга. Хватит ныть, пойду-ка лучше помогу им все развесить и расставить.
Интересно, почему он больше не пишет. Наверное, для него игра тоже закончилась. На животе у меня синяк — там, куда он ударил, — здоровенный синяк, и он все время болит; что за жестокость… все-таки, должно быть, он немножко не в своем уме…
Хочется начать собирать вещи. Звонит телефон. кто-то снял трубку. Который час? Одиннадцать. Поздновато для телефонных звонков… Интересно, кто это может быть… Пойду узнаю. Пока.
Любопытно. Подружка доктора не вернулась домой. Муж волнуется. Доктор тоже — совсем побледнел, пытается скрыть это, но и слепому ясно, что волнуется.
Старушка что-то бормочет; мальчишкам плевать на все с высокого дерева: Старк смастерил электронную игру, и они просто с ума посходили от радости. Интересно, с чего вдруг эта толстая хрюшка в бега подалась… А, не мое дело.
Странное какое-то беспокойство накатило.
Она не вернулась домой, муж волнуется. Что ты об этом думаешь, дорогой дневничок? Плохо, плохо… Может статься, какой-нибудь подонок решил поразвлечься с ней… У железнодорожного моста, к примеру, под стук колес — никто ничего не услышит, — в таких сомнительных местах не стоит шляться женщинам… Бедным беззащитным женщинам.
Игра, которую смастерил Старк, очень занимательна. Все партии выиграл Кларк, у Марка результаты хуже всех, Джек играет неплохо, но все время отвлекается. Ладно, пойду спать. Предстоит тяжелый денек.
Сейчас около трех ночи. Холодно. Я все еще кашляю. Глаза слезятся. Не уснуть: трудно дышать. Завернувшись в одеяло, сижу и думаю. (Сейчас включу магнитофон — так будет легче: руки совсем окоченели.)
О чем же я думаю? Сама не знаю. Сморкаюсь. Ну и звук — можно подумать, у меня горн вместо носа вырос! Внизу кто-то ходит. Наверняка один из мальчишек: попить захотелось. Скоро сяду в автобус и через всю страну поеду к солнцу, куплю себе мексиканскую шляпу и — вперед! Вот это жизнь!
Телефон звонит. Что случилось, почему никто не берет трубку? Не хочу туда идти, не хочу, не в такое же время; сердце колотится, ну вот — кто-то спускается, звонки прекратились; ой, как оно колотится…
Ничего не слышно, — похоже, что-то случилось… «Джини, идите скорее сюда, Джини!» Голос доктора! Что ему от меня нужно в три часа ночи, спятил, что ли! Где мой халат? «Джини, случилось несчастье, приготовьте мне чаю, я должен уехать!» Сам не может его себе приготовить! Где мои б… тапки? Вот они! «Иду, месье, иду!»
Звонил телефон. Сейчас 3.15 ночи. Трубку снимал папа. Я как раз слонялся внизу, едва успел подняться к себе. В комнате Джини раздавался какой-то шепот. Папа позвал Джини, теперь она возится на кухне, а папа одевается, он разбудил маму — та ничего не слышала (принимает снотворные — хоть из пушки стреляй, не разбудишь), она зевает, тихонько его о чем-то расспрашивает, все мы насторожились: случилось что-то плохое, нам последнее время действительно не везет… Вижу какой-то огонек снаружи, он мигает, — должно быть, полиция; неужели папа сделал что-то нехорошее? Бедный папа, если он снова окажется в тюрьме…
Я проходил мимо комнаты Джини, дверь была приоткрыта, я вошел. На столе возле окна лежала тетрадь, я взял ее. Очень поучительная штука — твоя тетрадь, Джини, бедная малышка, бедная идиотка; теперь у тебя больше нет от меня секретов — ни оружия, ни секретов. Что же у тебя осталось? Толстая задница — больше ничего!
Папа вышел из дома. Садится в машину к фараонам; мама и Джини разговаривают, я слышу, что и остальные не спят, — смешаемся-ка мы толпой.
(магнитофонная запись)
Я совсем измотана. (Тетрадка моя исчезла, поэтому я говорю в эту штуку.) Спускаясь вниз, оставила дверь незапертой; он, должно быть, воспользовался этим — тетрадка исчезла. Все прочел, знает все, о чем я думала, все, что мне хотелось скрыть, знает все мои планы. Включая дату отъезда. Включая то, за что меня можно упечь в кутузку. Ничего не скажешь — хорошенький вечерок! Он что, дебил ничтожный, никогда не устанет от этой игры? Перейдем к другим новостям — они еще веселее.
Толстуха подружка исчезла. Точнее, ее нашли. За заводскими железнодорожными путями, неподалеку от моста. Она лежала внизу, под откосом, вся переломанная — как Шэрон, упокой Господи ее душу! При ней нашли мое письмо. За доктором приехала полиция. Муж был уже там, а останки, должно быть, перенесли туда на носилках… Может быть, они подумают, что это он ее убил. И это может оказаться правдой. А еще может статься, что она покончила жизнь самоубийством — со страху, от стыда, ну мало ли что: муж, например, все узнал из письма… Господи, сделай так, чтобы ее все-таки убили: не хочу быть в этом виноватой… Но что я такое плету?
Знаю: как раз сейчас он читает мои самые сокровенные мысли. И чувствую себя так, будто меня насилуют, такое ощущение, точно летишь в бездну. Помню, когда была маленькой и папа подбрасывал меня над своей головой, было такое ощущение в желудке… необходимость говорить в эту машинку выводит меня из себя: чувствую себя какой-то помешанной, которая играет в звездные войны… Вернется доктор или нет? С нетерпением жду телефонного звонка — уже пятый час; выпила внизу чаю, а то совсем из сил выбилась.