Четыре сына доктора Марча - Страница 28

Дверь — под дверью кто-то есть. Ставлю стакан на место — не становится, дурацкий какой стакан… Времени не видно: три стрелки на часах. Мне специально часы испортили? Встать бы да выглянуть. Но встать со стула нет никакой моей возможности. Все качается. Странно. Наверное, это, может, переутомление?

И еще всякая путаница в мозгах… ты слишком много думаешь, ты — прислуга, должна делать в этом доме все, а ты не годишься уже ни на что…

Оно там дышит, шепчет, а теперь уже вертит дверную ручку — да, да, я вижу, как она поворачивается, ха-ха-ха — заперто на ключ. Ой, как интересно: что написала — не прочитать: вроде как по-китайски, вот уж не ведала, что по-китайски умею…

Ну хватит шуметь, пора кончать; стул едва не опрокинулся, — где мой револьвер? А, вижу — на постели, просто перелезть… Кстати, будет мне его начищать, пора бы и пули туда засунуть, иначе дело плохо кончится.

Такое ощущение, будто что-то трется о дверь, словно огромная кошка; это действует на нервы, сейчас открою. Нечего о мою дверь ноги вытирать.

Друзья мои — читатели и слушатели, — вот он, момент истины; нате вам — чудное мгновенье; нет, он что, мою дверь за койку принял? Вот пойду и оборву ему уши…

Дневник убийцы

Это накатило разом. Невозможно было удержаться. Мне до зарезу нужно было пойти туда. Это оказалось так сильно… охватило меня всего. Я встал.

На цыпочках спустился по коридору; ни о чем, кроме этого, уже и не думал; бритва, зажатая в кончиках пальцев, раскачивалась — тяжелая, словно налившаяся кровью, — словно еще одна конечность моего тела: член, налившийся кровью.

Из-под двери пробивался свет. Хотя было уже поздно. Она не спала, ждала меня — я сразу же понял, что ты меня ждешь. Это-то меня и разбудило, не кошмарный сон, нет — твое ожидание, твой зов в ночи: ты звала меня, чтобы я пришел и сделал с тобой то, что следует.

Я стоял там, меня била дрожь — я всегда дрожу, когда приходится вот так ждать; я был натянут, как струна вдоль твоей двери, один в темном коридоре, прижав бритву к бедру; я вслушивался — ты была по ту сторону, пришло твое время, Джини, твое…

Я звал тебя, лаская губами дерево двери: «Отзовись, прошу тебя, отзовись…»

Я прижался к двери так, что слился с нею, словно жаждущая ласки кошка: живот в полосатой пижаме, бритва касается двери и постепенно — тихо-тихо — вонзается в нее… Хочу, чтобы ты вышла, вышла и слилась воедино с бритвой, — открой эту дурацкую дверь, открой! Ты умрешь так быстро — даже понять ничего не успеешь, лишь мелькнет моя нежная улыбка да разольется в животе необыкновенный жар…

Я услышал, как ты встала, а потом, сразу — грохот, грохот, зачем ты устроила такой страшный грохот? Ты не имела на это права, можно подумать, что по твоей комнате пронесся тайфун! Я услышал папин голос: «Что здесь происходит?»

Папа пришел и постучал к тебе: «Джини, с вами что-то случилось?» Я услышал, как ты хриплым голосом ответила: «Все в порядке, месье, я просто упала с кровати…» А потом — смех, безумный смех… Папа сказал нам: «Идите спать». И мы пошли спать. Я лег, растянувшись на животе, и в конце концов уснул…

А теперь внезапно проснулся. Опять. Приснилось, будто Джини неожиданно напала сзади и душила меня шарфом; я чувствовал, что умираю, а она беспрерывно смеялась.

Глупый сон. Шарф извивался, превращаясь в змею, — липкая и скользкая, она заползала мне в рот, и я проснулся.

Сейчас я спокоен. Какую глупость я чуть не сотворил! Нужно контролировать себя получше.

Дневник Джини

Боже мой, ну и похмелье! В бутылке пусто. Надо бы потихоньку ее выбросить. После вчерашнего тарарама в моих интересах стать совсем незаметной. Все они поглядывают на меня с омерзением… На щеке — здоровенный синяк, на бедре — еще один.

Перечитала все написанное, потому что не помню ничего. Так что писать иногда вовсе не вредно… Черт возьми, до чего же глупо я вела себя — могла же и умереть. Стоит подумать об этом, как голова вдвое сильнее разламывается; пойду аспирина приму.

Должно быть, пытаясь встать, я загремела на пол: тетрадь была открыта, а стул опрокинут. Проснулась от холода — на полу. О Господи, пить и в самом деле грешно — как ты была права, мама!

Они только что уехали. Сейчас пойду в библиотеку. Вчера не получилось: весь день она таскалась за мной как хвост.

Если вы что-то подозревали, то оказались правы: Книги там больше нет. Улетучилась! Все перерыла — нигде. Мне хотят внушить, что она мне во сне привиделась. Или, может, там появилось еще одно лицо — которое мне видеть не положено?..

Да, совсем забыла: елка уже здесь. Гигантское чудовище, утыканное колючками. Вечером его украсят шарами и гирляндами. Рождество на носу. Когда думаю о том, что сволочь Бобби встретит Рождество в солнечном Акапулько, а я тем временем запросто могу оказаться в пылающем камине вместо полена… Если бы это ничтожество не смылось с бабками и побрякушками, не сидела бы я тут — красовалась бы на пляже, в бикини, увязая ногами в горячем песке!

Ни разу еще не обыскивала комнату доктора… А может, и стоило бы.

Пойду попробую.

Дневник убийцы

Елку принесли! Чудесную! Мы повесили на нее шары и позолоченные гирлянды, она сверкает разноцветными огоньками. Украшать хорошую елку — такое удовольствие! Мама напевала, папа влез на стремянку, чтобы укрепить на верхушке хрустальную звезду, — грядет по-настоящему счастливое Рождество, особенно для меня.

Нам еще нужно порепетировать, потому что вечером мы будем петь гимны — мама пригласила кучу народа нас послушать, а на пианино будет играть Кларисса. Когда мы поем, аккомпанирует всегда она. Хороший аккомпаниатор.