Шэрон уселась в конце ряда, между папой и стеной, так что — вне зависимости от твоего присутствия — этим вечером, девочка моя, ничего бы и не вышло; очень жаль, что побеспокоил тебя попусту. Но фильм-то ведь оказался хорошим, да? Разве что немножко кровавым. В наше время невозможно пойти в кино и не увидеть там пару-тройку хорошеньких, весьма смачных убийств; и знаешь, старушка, в этомто и состоит прогресс, лично меня это вполне устраивает!
Если ты и дальше будешь молчать, мне надоест разговаривать с тобой. Наверное, нужно переложить дневник в другое место.
В воскресенье едем кататься на лыжах. Денек сулит оказаться великолепным. Крутые обрывы, сломавшееся крепление, свернутая шея — тра-ля-ля, Джини, я презираю тебя.
Плевать, я и туда пойду. На лыжах кататься не умею, так буду просто наблюдать за ними, и он не сможет затащить ее в укромное местечко.
Написать ему что-нибудь в ответ… Я подумывала об этом, но мне страшно. И потом, я ведь стану тогда чем-то вроде его сообщницы?
В кино было полно народу. Доктор заметил меня и кивнул; обняв малышку, он прижимал ее к себе, старый хряк. Ну, этого-то сынок никак не мог предвидеть — что старый греховодник прибережет ее для себя. Зря я туда пошла, к тому же и фильм оказался дрянной — какая-то никчемная история из жизни гангстеров, которая, разумеется, заканчивалась тюрягой. Я-то в кино люблю посмеяться. Но стоит ли терять время на рассказы о собственной жизни…
Хотя времени у меня предостаточно. Сегодня утром все они очень поспешно уехали, но вечером я с Шэрон обязательно поговорю. Тогда же спрошу у доктора насчет лыжной прогулки. Не посмеет он отказать. Слишком любит изображать из себя этакого великодушного господина. А еще займусь приготовлениями к пикнику. Сейчас же поговорю об этом со Старушкой. Если бы она пошла с нами, это решило бы все проблемы. Семейная прогулка…
Джини становится в тягость. Отирается возле Шэрон. За ужином имела наглость спросить у папы, нельзя ли и ей в воскресенье пойти с нами на прогулку. Какое нахальство!
Если она полагает, что это помешает мне привести в исполнение свои планы, то ошибается.
Шэрон сегодня вечером как-то странно на меня посмотрела. Я скроил невинную физиономию. Не понравился мне этот взгляд. Как если бы она что-то подозревала. Но это исключено. Не может она что-то заподозрить из-за того, что произошло так давно. Не может она догадаться, что…
Как будто инстинктивно почувствовала, что я ломаю комедию. Не нравится мне это. Шэрон опасна для меня. Ее нужно убрать. Когда она на меня смотрит, мне хочется опустить глаза.
Что же до тебя, Джини, то держись подальше от моих когтей — я уже вволю наигрался.
Хорошо, голубчик, но мне-то не хочется выходить из игры — рановато.
Нынче вечером много чего произошло. Перед самым ужином мне удалось подловить Шэрон в уголке прихожей.
Мальчишки смотрели какую-то телевизионную игру, и дверь была прикрыта. Я откашлялась: «Шэрон, мне нужно поговорить с вами: здесь творится что-то ненормальное». — «Что вы имеете в виду?» — «Я имею в виду, что кто-то здесь кое-что скрывает. Кое-что очень серьезное. Один из здешних мальчиков делает вещи, о которых никому не говорит, — я прочитала его дневник». — «Что еще за вещи?» — «Вы не поверите, Шэрон, но клянусь, это правда: он убивает людей».
Шэрон слегка отшатнулась и как-то странно на меня посмотрела.
«Прошу вас, поверьте, я не пьяная и говорю вам это ради вашей же безопасности». — «Не понимаю. Почему же вы молчите, если знаете такое?» — «Я не знаю, кто из них это делает, понимаете?!» — «Но вы же только что сказали, что читали его дневник!» — «Да, но он скрывает, кто он, ох! слишком сложно объяснить все как следует, мне известно только, что речь идет о том из мальчиков, с которым вы подрались, когда были ребенком, о том, который пытался засунуть вас в топку, — вы помните, кто это был? Скажите мне его имя, Шэрон, больше я вас ни о чем не прошу». — «Имя?» — «Да, имя — который из них? Даже если вы думаете, что я, бедняга, умом тронулась, — все равно скажите». — «Послушайте, Джини, вы удивляете меня, то, что вы говорите, звучит так странно!»
В этот самый момент из погреба вылез доктор и спросил у Шэрон, любит ли она белое вино. Шэрон сказала «да». Старушка открыла дверь на кухню, оттуда несло горелым: «Джини, скорее, Джини!». «Увидимся чуть погодя», — шепнула Шэрон, следуя за доктором, который уже рассказывал ей о калифорнийских виноградниках. Я вернулась на кухню.
После ужина, когда я убирала со стола, они все пошли в гостиную смотреть по телевизору какой-то ковбойский фильм. Только бы она ничего им не сказала. Наверняка я показалась ей чокнутой.
Сижу у себя. Жду. Может быть, она все-таки решится прийти. Выпью-ка я глоток джина. Нет. Ладно, выпью.
Конечно, сигареты у меня кончились. Кто-то идет по коридору. Идет сюда; нет, в уборную… Слышно, как спускают воду, шаги в обратном направлении, они смолкают у меня под дверью — в дверь кто-то скребется. Сейчас открою.
Неслыханно! Как можно забыть такое?
«Послушайте, Джини, никто никогда не пытался сунуть меня в топку головой». — «Но ведь я же читала, он сам написал про это!» — «Эти записи у вас?» — «Нет, он забрал их оттуда». — «Ах да, конечно!» (Она как-то странно на меня посмотрела.) Я рассказала ей все — как Карен убили топором и прочее… но уж про Карен-то я не выдумала!
Это ужасно, я сама себе не верю. Не верю тому, что прочла. А вдруг? Нет… вдруг это я спятила и все это выдумала? Вдруг это я придумала себе двойника, который вместо меня… Нет, ни в коем случае нельзя вбивать себе такое в голову.