Четыре сына доктора Марча - Страница 16

Ты, шпион, конечно, попытаешься помешать мне сделать это. Желаю удачи.

У меня пахнут ноги. Неприятно. Такое ощущение, будто раздеваешься перед девушкой, а она говорит: «От тебя пахнет», и понимаешь, что речь идет о твоих ногах — горячих и потных, от которых поднимается ужасный запах.

Не люблю запахов, я задыхаюсь от них. Они наводят на мысли о всяких гадостях.

Черт, забыл про подарок для Джини, сейчас же отнесу его ей, не то еще подумает, что я не выполняю своих обещаний.

Дневник Джини

Итак, он играет по-крупному. Самодовольный парень. Которому кажется, что у него пахнут ноги. Классический случай комплекса неполноценности, доктор Ватсон, — стоит лишь заглянуть в научные труды на эту тему. Беда в том, что мне, Джини Луженой Глотке, трудно поверить тому, будто книжки настолько умны, что могут разложить вам любого человека по полочкам, даже не зная его.

Шэрон в опасности. Я знаю, что он собирается ее убить. Слишком много хвастался и теперь обязан сделать это. Сам себя поставил в такое положение, что обязан сделать это, — почему? Боится струсить? Или ему не так уж хочется? Далила… Шэрон… Может, он влюблен в нее? И чувствует, что Шэрон поймала его на крючок?

Однако я, похоже, трачу куда больше времени на поиски каких-то разумных оснований его поведения, чем на попытки выяснить, кто же он; упорно ищу разгадку у себя в голове, а она, должно быть, у меня перед носом.

Вечером они говорили о несчастном случае с родителями Шэрон — ничего особенно серьезного. Шэрон, как и Старк, хочет работать с компьютерами. Он от этого пришел в восторг и сразу после ужина попытался просветить ее на эту тему. Доктор открыл бутылку шерри. Мальчики (в отличие от папаши) спиртного не любят, мамаша выпила капельку, я — две. Это вполне в их духе — предлагать мне выпить, когда сами пьют, чтобы я ни в коем разе не чувствовала себя всеми покинутой или лицом второго сорта. А так мальчишки пусть хоть убивают меня — эка важность!

Только что кто-то постучал в мою дверь. Прямо как в театре: три удара с большими интервалами. Только негромко. «Кто там?» Ответа нет. Неужели сейчас никто не встанет с постели, чтобы посмотреть, что происходит?

За дверью кто-то кашляет.

Господи, ну сделай так, чтобы кто-нибудь сейчас пошел по нужде и спросил: «А, это ты, такой-то, что тебе здесь понадобилось?» Ну сделай так, это же совсем немного, совсем нетрудно, черт возьми! Звук удаляющихся шагов, какая-то дверь закрывается. Слышно, как задвигают щеколду, поворачивают ключ в замочной скважине, — здесь все запираются изнутри. Вынимаю револьвер, иду открывать дверь. Может быть, под ней лежит труп Шэрон. Поворачиваю ключ — по ту сторону двери тихо. На миг замираю в нерешительности. Открываю.

Бутылка джина. Под дверью стоит бутылка джина. Полная. Подарок для Джини. Что все это значит? Что мне следует выпить ее и заткнуться? Или он хочет наладить со мной отношения… да, вступить в более прямой контакт, чем связь через дневник, выступающий в качестве посредника; хочет посмотреть, приму ли я эту игру. Заставить меня молчать. В любом случае я ни капли из нее не выпью. Не доставлю тебе этого удовольствия, котик мой.

Но ты определенно лезешь сейчас из кожи вон, безмозглое чудовище, безмозглое, бесхвостое, ах, ах, ах! Можно подумать, что ты выбит из колеи, грязный гаденыш… Достаточно было бы решиться и не ходить туда, никогда больше туда не ходить. Прекратить эту игру. Хватит. Кончено.

А Шэрон? Уехать? Временами я забываю о том, что должна уехать. Ох, ничего больше не понимаю, никак не сдвинуться с мертвой точки! Да еще эта бутылка словно насмехается надо мной — не знаю, что мне мешает вышвырнуть ее в окно.

Дневник убийцы

Сегодня с нами завтракала кузина Шэрон. Покушала овсяных хлопьев и закусила блинчиком. Она будет ходить в лицей Шелли, мадам Блинт отвезет ее туда по пути на работу. Может быть, у них зайдет разговор о Карен. Мать Шэрон — еврейка. Так папа сказал маме. Он сказал: «Никогда не подумаешь, что она еврейка, в ней нет ничего от матери».

Лично я ничего не имею против евреев. Убью я ее совсем не из-за этого. Еврейки ничем не отличаются от остальных девочек. Та же хрупкая плоть. То же горло, в котором застревает крик. Те же вылезшие из орбит глаза.

Вчера я слышал, как Джини открыла дверь, чтобы забрать сюрприз. Вот, должно быть, обрадовалась. Ты обрадовалась?

Малышка Джини, о которой я нежно забочусь, — так откармливают к Рождеству хорошую гусыню. Соберись с силами, Джини. И попробуй-ка мне помешать убить эту черноглазую евреечку.

Раньше люди из ку-клукс-клана сжигали черных. На больших пылающих крестах. Люди мешают вам делать некоторые вещи в зависимости от цвета вашей кожи или вашего происхождения. Папа говорит, что в нашей стране все равны, но это неправда. Сироты, например, — в неравном положении. И инвалиды тоже, люди насмехаются над ними. Они — как кусочки людей, и все их презирают.

А меня все любят. И я делаю для этого все возможное. И все меня любят. Кроме Джини.

Дневник Джини

Тебе очень хотелось бы, чтобы тебя любили все, но как можно тебя любить, не зная, кто ты, ведь тебя просто не существует? Понимаешь — не существует? Раз ты врешь, так все равно что тебя нет, ты — иллюзия. Даже если убиваешь людей. Не ты их убиваешь — иллюзия. Тот, кого любят люди, — другая иллюзия, а ты меж этих двух иллюзий — ничто, какой-то переходный момент, мостик. Гнилой мостик.

Это я перепишу и отнесу наверх. Положу рядом с его записками. Надо подумать. Если я так сделаю, это будет означать: «Лады, играть так играть». А я таки не хочу играть.